Бабушкины радости

Конец лета. Пора забирать детей с дачи. Родители обмениваются шуткой:

— Ура, мама приехала! — радостно бежала к двери бабушка, обгоняя внуков.

Это очень тяжелое время. Для всех.

— У нас есть что-нибудь поесть? — муж с удивлением разглядывает внутренности холодильника, чистые и пустые. Где-то на самой верхней полке завалялся давно пропавший глазированный сырок.

— Детей же нет. Кухня закрыта. Откроется… Когда дети приедут, тогда и откроется,— отвечаю я.

У меня-то есть спрятанный огурец и полпачки кефира. Еще яблоко. Я похудела и совершенно счастлива. И не умею я готовить для себя. Даже для мужа уже не умею. Только для детей. Перед их приездом забью холодильник так, что дверца не закроется.

— Мам, ну ты как там? — звоню я нашей бабушке, которая в этом году отсидела с внуками целый месяц.

— У меня открылось второе дыхание,— бодро отвечает бабушка, но я слышу, что она уже немного заикается и забывает слова.

Мы приезжаем навестить детей раз в неделю. Бабушка это называет родительским днем, как раньше в лагерях, и готовится изо всех сил. Внук собирает с земли яблоки — падалицу, внучка рисует картину и перекладывает свои игрушки в один угол, а не в пять, как обычно.

Дети, пока мы на даче, страдают. Сын Василий отменил встречу с друзьями по случаю приезда родителей и с тоской смотрит на ворота. Но он хороший и добрый мальчик, поэтому терпит. Хотя у него вечером костер, поездка на «пьяный холм» и прочие радости жизни.

— Как поживает Толстой? — вежливо спрашивает папа, имея в виду обязательное чтение на лето.

— У меня еще есть неделя. Успею,— отвечает сын.

Ну да, я его понимаю. Какой Толстой, когда есть девочка Катя. И ей тоже осталась всего неделя у бабушки на даче. И у нее Толстой точно в таком же положении. Еще и Гоголь.

— Зайка, что ты делаешь? — спрашиваю я дочку.— Ты помнишь, что нужно готовиться к новому учебному году?

— Мама, позвони потом, мы с бабушкой играем в «пяницу» и «виселицу».

«Пяница», то есть «пьяница»,— это карты. Кошмар. Зато «виселица» — это полезно. Это надо слова угадывать по буквам.

У них весь месяц не было гаджетов — ни интернета, ни вай-фая. Телевизор был, но там только дедушкин футбол. Планшеты тоже не работали, потому что разрядились, а зарядки в Москве, а в Москве — родители, которые забывали зарядки привезти. Поэтому они играли в настольные игры. Крестики-нолики, морской бой…

Мы готовимся забирать детей. Бабушка тоже готовится — планирует, как за оставшееся время скормить детям то, что лежит в морозилке тремя слоями. И надо напечь пирожков с яблоками, как же без пирожков?

Оставшуюся неделю я планирую лежать. И вязать крючком салфетки. Именно лежа. Читать и спать. Вставать в 11 утра. К вечеру одеваться и встречаться с подругами. Это ведь удивительно — 10 часов вечера, а ты сидишь в центре города и пьешь вино. И никуда не спешишь. Совершенно забытые ощущения. И я не поверю, что есть мамы, которые мечтают побыстрее забрать детей с дачи. Нет, все оттягивают время. Еще денек. Еще полдня. Потому что потом начнется — беготня по магазинам, бесконечная готовка, воспитание, Толстой с Гоголем, логопеды, подготовка к школе, запись в драмкружок и так далее.

— Бабушка, я уже встала, а ты все спишь! Я раньше всех встаю,— заявляет моя дочка бабушке.

У бабушки начинает дергаться глаз. Она встает в половину седьмого утра, чтобы напечь блинчиков и сделать домашнюю карамель. Бабушка считает, что без карамели внуки не будут есть блины.

— Как дела? — звоню я дочке.— Все хорошо? А бабушка что делает?

В прошлый раз, когда я звонила, бабушка залезла на крышу дома, оторвала прибитый провод антенны, чтобы пустить под него ветку дикого винограда. Виноград успешно прижился, антенна была безнадежно сломана, так что дедушка остался без футбола, а бабушка свалилась с нижней ступеньки лестницы. Отделалась синяком.

— Бабушка лежит,— отвечает внучка,— ничего сегодня не делает. Только лежит.

На заднем плане я слышу, как бабушка начинает заикаться и оправдываться.

— Да я ж… да мы ж…

Утром она, как выяснилось, натягивала батут — кто-то из соседок ей сообщил, что это приспособление очень нужно детям. У них во время прыжка вырабатываются какие-то особенные гормоны и они счастливы. То есть от прыжков на батуте нервная система приходит в норму. Бабушка все выданные на хозяйство деньги грохнула на батут и занялась установкой. Пока устанавливала, рассказала всем соседкам, что она про них думает. И дедушке тоже сообщила. Потом пошла прилечь. И сейчас встанет, потому что у нее должно быть два супа на первое (внук любит борщ, внучка — куриную лапшу), три вторых и четыре десерта.

Я знаю, что будет делать моя мама, когда сдаст мне детей. Ничего. Ничегошеньки. Нет, конечно, она будет скучать по внукам. Будет натыкаться на игрушки, разбросанные внучкой, и чуть не плакать от умиления. Будет прижимать к лицу ее полотенце и нюхать подушку — там всегда остается запах малышки. Но мама будет лежать, читать детектив, и пусть яблоки завалят хоть весь участок. Она скажет дедушке, что кухня закрыта и он может доесть то, что осталось от внуков,— детский творожок, печенье в виде зверушек… Вот еще пирожок засохший с яблоками завалялся. Потому что мама тоже готовит только ради внуков. Кто же для себя убивается у плиты?

Нет, пройдет неделя, две, и бабушка начнет морозить ягоды на зиму для внуков — смородину, малину. Но пока она ждет, что мы их заберем. Устала от ответственности. И ее нужно будет хвалить двести пятьдесят раз — дети здоровы, даже насморка не было, наели себе щеки и бока, на ногах несмываемая грязь, ногти нестриженые, зато как повзрослели, как похорошели. Какие супинаторы? Они же босиком, по траве! Какой Толстой? Они же по вечерам в дурака подкидного!

— Мамочка, потерпи еще чуть-чуть,— прошу я,— вернусь из командировки и заберу детей в субботу, что тебе привезти?

— Вино, сигареты, книжки,— отвечает мама,— и не звони мне хотя бы неделю!