Недоступное образование: как ЕГЭ лишает детей выбора

В России два миллиона детей с инвалидностью. Но не все могут пойти в школу или детский сад вместе со сверстниками. И дело не в пресловутых пандусах и узких дверных проёмах (хотя доступная среда тоже важна), а в отношении окружающих — педагогов, одноклассников и их родителей.

В Министерстве просвещения России приступили к работе над концепцией инклюзивного образования. Пока её нет, родители решают проблемы сами — оставляют ребёнка на домашнем обучении, отправляют в коррекционную школу или пытаются самостоятельно изменить систему образования в регионе.

А42.RU публикует продолжение материала о проблемах инклюзивного образования в Кемеровской области. Первую часть можно прочесть по ссылке.

Экзамен для Германа

Педагог Марина Толоконская, мама особого ребёнка, предложила депутатам городского совета Кемерова вернуть в общеобразовательные школы классы коррекции. Их закрыли ещё в нулевых. Дети с особыми потребностями здоровья потеряли возможность учиться вместе со сверстниками по адаптированным программам, убеждена автор инициативы. Родителям остаётся либо коррекционная школа, либо учёба на общих основаниях, с которой не каждый ребёнок справится.

Мы с Мариной Толоконской разговариваем у неё дома. Рядом со столом стоит синтезатор. Марина преподаёт академический вокал на дому. С основной работы ушла, чтобы помогать сыну. Герману 14 лет. У мальчика родовая травма — последствия перинатальной энцефалопатии. Поэтому он отличается от других детей. По словам мамы, ему труднее даётся школьная программа, возникают проблемы с памятью и вниманием. При этом Герман с первого класса учится в обычной школе и живет так же, как другие подростки — общается с друзьями, увлекается компьютерными играми и мечтает о будущем.

Правда, многие его мечты взрослые сейчас ставят под сомнение. Учиться мальчику тяжело, он едва перешёл в восьмой класс. А впереди — государственная итоговая аттестация (ГИА). Первый в жизни экзамен, который он рискует провалить. И что дальше? Учителя осторожно высказывают опасения, родственники напрямую говорят о коррекционной школе, а мама не сдаётся. И видит только один выход — коррекционный класс в том же учебном заведении.

— Парню 14 лет, его приняли одноклассники, над ним уже не смеются. В 2016-м он уже пережил буллинг (травля, агрессивное преследование одного ребёнка другим - прим. автора), вместе нам удалось с этим справиться. Что его ждёт в новом коллективе? В Кемерове не так много школ психолого-педагогической поддержки. Я не уверена, что в одной из них сын будет развиваться лучше, чем рядом с обычными сверстниками, — делится Марина. — В таких школах на первом месте стоят бытовые навыки. А мой сын умеет себя обслуживать сам: готовит, убирает, у него грамотная речь.

Федеральный стандарт предусматривает три варианта обучения для особых детей:

совместное обучение в обычном классе общеобразовательной школы с другими детьми;
обучение в специальном классе, который открыт в общеобразовательной школе для детей с теми или иными особенностями развития (например, ресурсный класс для детей с аутизмом);
обучение в образовательной организации с адаптивной образовательной программой (бывшие коррекционные школы).

Также родителям предлагают надомное и семейное обучение. Первое предназначено для детей, которые по состоянию здоровья не могут посещать школу. Второе — для тех, кто хочет учиться дома по своему желанию.

«Мел»

Раздаётся звонок в дверь. На пороге — Герман и двое его друзей. Мальчик здоровается с мамой, наливает ребятам чай и уводит их в комнату. По словам Марины, в их доме постоянно собираются дружеские компании. С лучшим другом они вместе с первого класса, тот даже заступался за него, когда другие ребята его обижали.

— Психолог поставил Герману диагноз — аутизм четвёртого типа. Люди с этим заболеванием полностью социализированы, могут осваивать несложные профессии, но испытывают трудности в общении с людьми и жизни в социуме. Многие из них Герман уже преодолел — например, в раннем детстве он мог потеряться по дороге из школы и плакать от страха, а сейчас пройдет любой маршрут сам. Он написал стихотворение и книгу, основанную на его любимой компьютерной игре. Да, он более наивный. Но это не значит, что он должен учиться в школе для детей с умственной отсталостью. Для него это станет травмой, — подчёркивает Марина.

Мама сознательно не оформляет сыну инвалидность. Мальчик ни разу не проходил психолого-медико-педагогическую комиссию, ему не выбирали особый образовательный маршрут. Все эти годы, мама верит, что он выправится и освоит программу, может, даже поступит в техникум или училище. Но уверенности в том, что Герман справится с ГИА, даже у неё нет. А не сдавать экзамен нельзя — ребёнок после выпуска не получит никаких документов.

— Коррекционные классы нужны многим детям — чтобы они общались со своими сверстниками, но при этом в другом темпе осваивали школьную программу. Возможно, к ним будут другие требования относительно сдачи экзаменов. Но не надо пытаться отодвинуть их, спрятать куда-то — в специальные школы, на домашнее обучение. Это преступление перед будущим. Я считаю, что все должны учиться вместе. Так и обычные, здоровые школьники вырастут более терпеливыми и добрыми, — рассуждает Марина.

Психолого-медико-педагогическая комиссия проводит обследование ребёнка, чтобы выявить возможные отклонения в физическом и (или) психическом развитии ребёнка или его поведении. А потом даёт родителям свои рекомендации по адаптированной программе и уровню поддержки.

Убрали классы коррекции, потом — училища

В школе семье Толоконских идут навстречу. Марина ежегодно пишет заявление на имя директора, чтобы с Германом занимались дополнительно. Учителя помогают мальчику освоить программу после уроков, это бесплатно. Как отмечает директор школы Андрей Гедыма, на индивидуальных занятиях ученик делает успехи.

— Когда Герман работает один на один с педагогом, его трудно узнать. Он старательный, у него многое получается. Но во время уроков в классе на 25 человек ситуация другая. Это трудно, — объясняет он. — Мы всё равно стараемся помочь мальчику. Он растёт, отстаёт от сверстников. Но у него есть достижения. В последнее время одноклассники стали с ним общаться. Дети его не отталкивают. Классный руководитель всеми силами включает его в жизнь класса.

Директор отмечает, что Германа никто не освободит от ГИА — он учится по той же программе, что и другие дети. В девятом классе ему придётся сдавать экзамен, который потребует полной отдачи. Как отмечает Андрей Гедымов, мальчик может «срезаться» уже на стадии подготовительного тестирования.

— Мне жаль, что мы потеряли систему коррекционных классов, которая давала возможность реабилитировать особых детей, — поддерживает директор инициативу мамы. — Они могли благодаря ей добиться неплохих результатов в учёбе и найти свое место в жизни. Сейчас мы всех учеников в общую линейку построили, и здоровых, и с ограниченными возможностями здоровья. Система образования изменилась, и мы ещё будем нести из-за этого колоссальные потери.

В Кемеровской области 53 школы с адаптированными программами для детей:

    с умственной отсталостью — 41,
    с нарушениями слуха – 4,
    с нарушениями зрения – 4,
    с тяжелыми нарушениями речи – 2,
    с нарушениями опорно-двигательного аппарата – 1,
    с задержкой психического развития – 1.

В регионе работает 140 отдельных классов в общеобразовательных школах, в которых детей учат по адаптированным программам.

Департамент образования Кемеровской области

По словам Андрея Гедымы, после образовательных реформ особенным детям сложнее получить профессию. Учебных комбинатов, где обучали с любым аттестатом, больше нет.

— Раньше существовала система профессионального образования. С любой базой можно было получить рабочую специальность: швея, маляр, плотник, бетонщик… Люди получали третий разряд, который с годами рос — вместе с зарплатой. Сейчас остались только частные учреждения, которые дают такое образование. Но это совсем другое, — объясняет педагог.

Директор школы приводит статистику: в 90-е в Кузбассе работали 112 профессиональных училищ, в 2005 их осталось 77. Сегодня — 34. А детей, которые хотели бы там учиться, меньше не становится.

— У каждого человека должен быть выбор. Мы наших детей его лишили. Дошел до девятого класса, упёрся в стенку – экзамен, и не пройдешь дальше, пока не сдашь. А таким ученикам, как Герман, может и не нужен этот экзамен. Им лучше выставить оценки по текущей успеваемости, выдать аттестат и направить в училище или техникум — получать профессию, — подчеркивает он.

Уполномоченный по правам ребёнка Дмитрий Кислицын тоже соглашается, что коррекционные классы нужны.

— Они бы спасли непопулярные школы. У нас есть гимназии и лицеи, где хотят учиться все. А есть обычные общеобразовательные учебные заведения, которые не пользуются таким успехом. Учитывая подушевой принцип финансирования школ, это бьёт по их бюджету. У нас сейчас средства выделяются исходя из количества учеников. Введение классов коррекции в обычных школах помогло бы выровнять эту ситуацию, и дать шанс детям с задержкой развития. Ученики с особенностями могли бы закончить школу вместе с обычными сверстниками, но при этом получить образование по специальной программе, — рассуждает омбудсмен.

— Как нам кажется, Герману нужна индивидуальная адаптированная программа, по которой он бы учился в той же школе. Тогда бы его не пришлось оценивать наравне со всеми. Вопрос экзамена уже бы снялся, и осталось бы понять, насколько мальчику комфортно в коллективе. Инклюзия — это не гонка за образовательной программой. Она учитывает возможности и способности каждого конкретного ребёнка, чтобы сделать обучение комфортным для него, — отметила Нурсина Галиева, специалист по инклюзивному образованию РОИИ «Перспектива» в Москве.

Вопрос с переходом в другую школу остаётся открытым. Принять такое решение могут только родители. Именно они определяют, где будет получать общее образование их ребёнок, пояснили А42.RU в Департаменте образования Кемеровской области.

Инклюзивная школа без особых детей

— Инклюзивное образование приносит больше пользы обычным детям, чем особенным. Они учатся милосердию и доброте. Учёба с ребёнком, требующим их понимания и поддержки, меняет их к лучшему, — говорит Дмитрий Кислицын, уполномоченный по правам ребёнка. — Вырастает новое поколение — более толерантное, терпеливое, чуткое.

По словам омбудсмена, некорректное отношение к людям с инвалидностью — это нравственная проблема из советского прошлого.

— Когда мы только начинали вводить инклюзию в Кузбассе, делали опрос родителей: «Хотели бы вы, чтобы в вашем классе учились дети с особенностями развития?» Большинство ответило отрицательно. Это показатель здоровья нашего общества. Раньше людей с инвалидностью никто не видел — отсюда и предубеждение. Ситуация меняется. Сейчас люди с ограниченными возможностями здоровья больше не остаются в четырех стенах, они активно включаются в жизнь социума. И общество учится бережнее к ним относиться, уважать их интересы. Но это не делается по щелчку.

Кемеровская область с 2011 года участвует в программе «Доступная среда». За это время в 143 школах и восьми детских садах создали условия для обучения детей с нарушениями зрения, слуха, опорно-двигательного аппарата:

установили пандусы на крыльце и опорные поручни в коридорах,
реконструировали пороги в классах,
расширили дверные проемы,
сделали комфортными санузлы,
установили визуальные информационные знаки,
приобрели оборудование для кабинетов психомоторной коррекции.

Департамент образования Кемеровской области

Дмитрий Кислицын отмечает, что и доступная среда далека от совершенства. И дело не только в качестве пандусов — ими оборудованы многие школы, но качество этой инфраструктуры порой оставляет желать лучшего.

— Мы часто общаемся с Валентиной Шмаковой, она возглавляет Всероссийского общество инвалидов в Кузбассе. Она лично проверяет пандусы в школах Кемерова. И говорила мне: «Если я, взрослая, забираюсь на этот пандус, как на Эверест, то ребёнок тем более на него не заедет». Значит, нужен тьютор, который бы помогал ученику в передвижении. Но у нас таких ставок пока в школах нет.

Уполномоченный по правам ребёнка побывал в Новокузнецке — в инклюзивной школе, оборудованной по последнему слову техники. Ему рассказывали, что там есть и лифты, и средства реабилитации. Каково было его удивление, когда в этом учебном заведении он не встретил ни одного ученика с инвалидностью.

— Все дети учатся дистанционно, — вспоминает Дмитрий Кислицын. — Педагоги связываются с ними через интернет. Да, там установлены комплексы для видеосвязи. Но это подмена понятий. У детей нет контакта со сверстниками. Это ведь тоже важно. Ребёнок должен себя чувствовать полезным, у него должны быть друзья. Я видел, как инклюзивное образование устроено за рубежом, во Франции. Дети играют в футбол — одни в колясках, другие без. Там не мама ищет, в какую школу ей устроить ребёнка. А там любая школа сочтёт за честь принять особого ученика. В каждой школе есть лифты, пандусы, на всех табличках – шрифт Брайля. Нам стоит к этому стремиться. Мы, к сожалению, только в начале пути.

Омбудсмен отмечает, что есть и достижения. Например, каждая новая школа должна соответствовать требованиям доступной среды. По его мнению, нужно развивать и систему обучения педагогов.

— У нас есть институт повышения квалификации. Там работает кафедра коррекции. Но она в большей степени ориентирована на подготовку педагогов специализированных школ. Работать с обычными и особенными детьми одновременно там не учат. А учитель должен быть к этому готов. Так что если говорить об инклюзии, для её успешного внедрения нам нужно ещё много работать, причём вместе — школе, родителям, власти.

Уроки доброты: опыт Москвы

Нурсина Галиева, специалист по инклюзивному образованию РОИИ «Перспектива»:

— «Перспектива» — это региональная общественная организация людей с инвалидностью в Москве. Мы помогаем школам столицы создать условия для инклюзивного образования и передаём этот опыт в другие регионы.

Одна из главных составляющих инклюзии — уроки доброты. Их проводят молодые люди с инвалидностью. Мы рассказываем, что это такое, как к таким людям относиться, какие слова стоит употреблять… Во время занятия мы устанавливаем максимально близкий контакт, чтобы дети могли задать нам любой интересующий их вопрос, пусть даже неудобный. Чтобы между нами не оставалось барьеров.

Проводим тренинги для педагогов по пониманию инвалидности. Например, даём возможность испытать на себе, что чувствует человек с той или иной особенностью. Например, завязываем глаза и человек проходит по классу. После он понимает, что чувствует незрячий ребёнок, как ему помогать — дать голосовые команды или, например, взять за руку. Это развивает эмпатию. Ещё мы приглашаем для учителей экспертов по инклюзии из России и зарубежных стран. Одно дело — теория, а другое — общение с человеком, который восемь лет учит физике детей с аутизмом.

На всех наших встречах люди с инвалидностью и без неё — вместе. Они взаимодействуют и помогают друг другу. Это помогает в построении инклюзии. Когда в такой школе появляется особый ребёнок, его встречают с поддержкой и одобрением. Негатива уже не возникает. Пандус построить можно, но какой результат, если одноклассники и их родители настроены против. Главное в инклюзии — просвещение общества. Стереотипы возникают из-за незнания. Мы уверены, что многое мы можем изменить, рассказывая другим о себе.

Источник: gazeta.a42.ru