ОН БЫЛ САМЫМ БОЛЕЗНЕННЫМ В КЛАССЕ.
Он был самым болезненным в классе. Ещё очочки.
Неумыт, непричесан, и с глупым мультяшным ранцем.
Если тыкали пальцем — сжимался почти до точки.
В его книгах про сказки совсем не учили драться.
А учили чему-то другому: искать коренья,
Разговаривать с лесом, идти по следам кентавров.
Никогда не ломился в столовку на перемене,
Потому что на булочку мелочи не хватало.
Сэкономленный клад охраняла свинья-копилка
(Если сильно тряхнуть, то внутри зазвенят монетки).
Он был самым нелепым ребёнком. Ещё мобильник,
У которого нет даже нужного интернета.
По обидной случайности дали чужое тело:
Эти манные ручки и ноженьки-вермишельки.
На урок до зубовного скрежета не хотелось,
А хотелось остаться в квартире, где знал все щели.
Малодушно пытался прикинуться заболевшим:
Ел просроченный йогурт, ел льдышки у магазина.
Влажно клюнули в лоб и сказали:
«Ну что ты брешешь. Четвертная контрольная. Дуй, не тяни резину».
Он и «дул», предвкушая заранее неудачу.
Позитивный настрой, бла-бла-бла, но не удавалось.
Вот и школа, но тут показалось, что кто-то плачет,
Даже вроде скулит. Из подвала же? Из подвала.
***
Он был самым последним кутенком в своём помёте,
Он не должен был выжить, поскольку был очень слабым.
Мягким пузом измазался в собственной мерзкой рвоте.
А стоять он пока не умел — разъезжались лапы.
Сверху падали капли. В подвале всегда шёл дождик.
И парило от труб, и вообще неприятно пахло.
Пахло маленькой смертью — печальной и безнадёжной,
Если ты не особенно нужен, и ломтик страха.
Он был черным-пречерным в помёте, как сгусток ада,
Словно ложка с черничным засахаренным вареньем.
Его братья и сестры сначала возились рядом,
А потом почему-то затихли и присмирели.
И тогда он пополз, переваливаясь медвежьи.
И тогда его взяли. Зима холодила мятой.
Человек был огромным, как небо, как мама — нежным
(Он был самым ужасным ребёнком: урод и мямля).
***
Он был самый дебильный, совсем не тянул на принца.
В его сказках учили варить колдовские зелья,
Целовать спящих фей в растопыренные ресницы,
Отправлять караваны верблюдов в чужие земли.
Он засунул кутенка под куртку. На день рожденья
Ему часто дарили вещи. Но тут услышал:
«Эй, пацан, тормози. Ты нам вроде бы должен денег.
Иди к мамочке, мамочка любит свою малышку».
Старшеклассники «стрелку» забили за гаражами.
И он понял: его станут бить — впятером и гадко.
И ему не помогут ни сказки, ни горожане,
А поможет желание жить. И ещё рогатка.
Выбрал камень, по весу тяжёлый. И самый белый,
Словно дар апельсиновых стран, талисман, «aloha».
В его странных вселённых совсем не учили бегать,
А учили летать, но, возможно, учили плохо.
Он был прав, и, действительно били, но не ревел он:
Танцевал на канате луча кроветворный танец.
Парни явно повыше, уверенней, здоровее...
И тогда за спиной появилась собачья стая.
Звери были огромны, как небо, сильны, как папа,
И щенята не лаяли, только глаза мерцали,
Словно это вообще не глаза, а софиты, рампы.
Он заметил собаку с оттянутыми сосцами.
Первый раз испытал ощущение дикой силы,
Словно вся эта стая влилась в него, вся их свора.
Старшеклассники драпали — быстро и некрасиво.
В его книжках стрелять в проигравших сродни позору.
***
Он был самый счастливый и яростный, как спартанец,
И готовился к новой, но тоже неравной битве.
Мать пожала плечами: «Собака? Давай оставим».
Ночь качала детей, колыбельная ночь-молитва.
Когда звёздные мыши доели лиловый вереск,
Когда стрелки часов заключили пари на вечность,
Они оба уснули: кто в кресле, а кто у двери.
Они видели небо, которое безупречно.
Отредактировано Мана 20.08.2022 12:54