Неделю назад вызывала скорую, были очень сильные боли внизу живота, беременность 13 недель, не могла даже шевелиться... Пришлось ждать 1,5 часа, зашли 2 дамы померили давление и сказали собирайтесь... По городу водитель собрал все возможные пробки(!!!!!) я в шоке, сама 2 раза в неделю в это время (16.00 примерно) езжу в центр и знаю как миновать автомобильные заторы, считаю, что и водитель скорой просто обязан это знать, но увы, ехали еще примерно час с фпк до 3 городской... Врачи ни разу не спросили как мое самочувствие...
Блин, первый раз в жизни вызвала скорую для себя и видимо последний!!!!!!!!!

Творческий дебют Алхаса Мхонджия.

Алхас Мхонджия родился и живет в Москве. Работает фельдшером на станции скорой и неотложной медицинской помощи им. А.С. Пучкова. Печатается впервые.


Алхас МХОНДЖИЯ


Привычный ад


Лица во мне

…Прошло одиннадцать лет. Все это время я как будто пребывал в летаргическом сне. А кто-то другой проживал мою жизнь, работая корреспондентом в Фонде независимого радиовещания, ездил на интервью и в командировки, делал программы, учился в Литературном институте. «Скорая помощь» снилась мне, и в последнее время все чаще. И вот круг замкнулся. Я вернулся. И у меня такое чувство, что я никуда и не уходил. И все вопросы имеют ответы. Надо лишь поискать.

Вчера, возвращаясь из больницы в салоне «газели», где все гремит и трясется, грохочет и тарахтит, лег на носилки и закрыл глаза. Жара. Нечем дышать. Липкая потная форма. Но если сосредоточиться на дыхании, то в общем-то не так страшно. И вот я лежал и видел лица. Миллион лиц живет в моей памяти. Лица людей, когда-то мною виденных. Я заметил, что каждый раз, оказываясь на вызове, чувствую человека так, будто он уже знаком. И потом, после того как дверь за мной закроется и я покину его, лицо будет жить во мне еще очень долго, всегда.

Лица запоминаются просто так. Вне зависимости от клинической сложности случая. Запоминаются произвольно, свободно. И я прекрасно понимаю хрупкость и зыбкость, призрачную уверенность в неуязвимости и вечности человеческой жизни. И понимаю, что эти люди, и я вместе с ними, все мы находимся на одной стороне бытия. Никакое знание, никакая вера, не имеющая подкрепления делом и жизнью, не спасают от одиночества, боли, страха, смерти. Я просто пытаюсь помочь. Преодолеть боль и, если получится, начать все сначала, но уже по-другому. Понимая, что каждое слово становится грузом, нести который придется до конца. И мне в том числе. Не говоря уже о делах. Но я знаю, что могу быть кому-то полезен, и сам себя чувствую живым и живущим, таким же, как те, кто набирает 03, может быть, только чуть счастливее оттого, что очень люблю эту работу.

Я трясусь на носилках, на меня постоянно падает вакуумный матрац, который негде закрепить в салоне «газели». Что-то катается по полу, и я уже раз пять искал этот предмет, но никак не могу найти. И я не знаю, что меня ждет через пятнадцать-двадцать минут, и в этом нет ничего страшного. Потому что надо быть готовым ко всему. Я давно это усвоил. И, в принципе, я спокоен. И готов. Только все время хочется спать. И я засыпаю. На гремящих носилках. И у нас новый вызов.


Три сестры

Видел вчера двух сестер. Раньше, возможно, их называли эриниями. Одна слепа. Другая глуха. И обе страдают в духоте и одиночестве. Та, что слепа, побрита наголо. Сверлит комнату невидящим глазом. Единственным. У второй инфаркт миокарда правого желудочка. Она устремляет свой взгляд в потолок, и видно, что очень устала мучиться. Пришлось их разлучить. И слепая сестра осталась одна перебираться по душной квартире, держась руками за стены...

Была и третья сестра. Но она умерла.


О гармонии и смысле жизни

Бабушка девяноста шести лет. У нее сын и два внука. Она все делает по дому сама и готовит на троих мужиков. Мы приехали. Она для вида легла в кровать. Высокое давление. Но получилось почти сразу его снизить – мягко и без последствий. Она из вежливости (чтобы нас не обидеть – мол, вызвала «скорую», а сама бегает) полежала десять минут и подорвалась на кухню варить ужин. Пыталась дать нам пакет пирожков, которые только что, до приезда нашего, испекла. Мы отказались. Для этой женщины не страшна никакая пропасть.

Вышел из строя шнур питания для аппарата ЭКГ. Произошло это на вызове у дедушки восьмидесяти трех лет. Он-то и догадался, что дело именно в шнуре – перетерся у вилки. Достал запасной какой-то там свой личный шнур, и мы произвели замену вилки и кабеля. Дедушка был очень доволен собой, а мы благодарны ему за помощь (ибо на батарейках мы не смогли бы снимать кардиограммы, а заехать на подстанцию было проблематично, потому что вызовы сыпались как из рога изобилия).

Такие деятельные люди, как этот замечательный дедушка, поддерживают гармонию в мире, сохраняют хрупкое равновесие, потихоньку созидают и растят. Мне кажется, поэтому он и живет так долго (и войну пережил и все, что после, жив и относительно здоров и бодр до сих пор), что ему нужно передавать этот опыт созидания и терпения другим. Ведь и нас он чему-то научил, пока мы сидели в его чистой квартире и ковырялись с проводом от аппарата ЭКГ. Меня уж точно. Это, кстати, было самое кайфовое впечатление и переживание за все дежурство.

В остальном люди были странные и совершенно стереотипно мыслящие. Стереотип в том, что есть волшебный укол, от которого все их заботы пройдут, и они смогут и дальше жить как жили: много есть, много пить, курить и валяться на диване, смотря российское ТВ...

Правда, одна бабушка волшебного укола дождалась, для нее им стала сернокислая магнезия внутривенно. На бабушку инъекция произвела ошеломляющий эффект. В буквальном смысле слова. Она вскочила с кровати и чуть не закружилась от восторга, что головная боль прошла, туман перед глазами исчез и вообще «все как-то прояснилось». Бабушкину кошку такое поведение хозяйки возмутило; тяжело спрыгнув со спинки дивана, она степенно убралась за диван, пару раз недовольно фыркнув. Бабушка сразу перестала кружиться и бросилась извиняться перед кошкой. А мы ушли.


Богатырское имя

Святогор лежал на кровати и стонал. Кожа серая, влажная, глаза запали. Температура 39,5. В кармане джинсов оставалась заначка, и это его немного утешало. Он думал, что «скорая» сделает обезболивающее, но врач сказал, что кроме баралгина ничего колоть не будет. А Святогор рассчитывал на промедол или в крайнем случае на трамал. Врач сказал, что надо ехать в больницу. Но Святогор не мог встать и надеть штаны. Правая нога выше колена распухла и гноилась в паху. Врач сказал, что придется ехать как есть. В трусах.

Пришли люди и вынесли Святогора на простыне. Он не понял, как оказался в машине. За полчаса до приезда «скорой» Святогор принял восемь таблеток феназепама и разнюхался половиной из того, что оставалось в джинсах. И когда его выносили из квартиры и грузили в машину, он вырубился. Потом шарил по телу руками и пытался найти заначку. Оказалось, что джинсы остались в квартире.

На следующий день мать привезла выстиранные джинсы. Он орал на нее, кидался подушкой и кружками, стоявшими на соседской тумбочке. Через два дня Святогору ампутировали ногу.


Мать

Однажды вызвали в район Очаковского шоссе. На детской площадке, во дворе, женщина тридцати лет без сознания. Погода была очень пасмурная, сильные порывы ветра поднимали тучи песка и сухой земли, песок попадал в глаза и рот. Пятиэтажки, стоящие параллельно друг другу, образуют коридоры, по которым ветер дует с удвоенной силой. И вот меж двумя домами, в нескольких шагах от тропинки, на утоптанной земле лежит женщина в коме. С посиневшими губами, узкими, точечными зрачками, редко и глубоко дышит. Вокруг толпятся жители: какие-то дети, старуха держит за руку маленького мальчика, он стоит и смотрит на лежащую женщину, раскрыв рот. Толстая женщина держит на руках девочку, которая с интересом смотрит на меня и на лежащую на земле, как я хлопаю ей по щекам, ввожу воздуховод. Небо свинцово-синее, до черноты местами. Первые крупные капли дождя уже падают на сухую пыльную землю. Над головой, в ветках деревьев запутались два пакета и теперь гулко хлопают, разрываемые ветром. Несмотря на начинающийся ливень, зрители не расходятся. Приходится накричать на них, и они нехотя, словно я прогоняю их со спектакля, за который они заплатили деньги, уходят, недовольно огрызаясь. Один человек вызвался помочь, и, как обычно, это был таджик или армянин. Мы загружаем женщину в салон «газели», и ливень застилает все вокруг.

Ищу вену, чтобы ввести налоксон. Вен нет. Колю в яремку слева. Женщина сразу начинает часто и глубоко дышать и приходит в сознание. Выясняю, кто она и что. Выясняется, что у нее ВИЧ, гепатиты В и С, она бухает и периодически торчит. Сегодня решила заторчать, потому что болит живот. И вот героин исцелил ее от боли в животе. Она уже совсем пришла в себя. Ищет сигареты, хочет курить. Спрашивает, где мы находимся. Я называю адрес. Она расспрашивает детали и подробности, как я ее нашел. Рассказываю. И она начинает выть и возить себе грязными ладонями по лицу. Оказывается, она живет в этом доме. И становится понятно, что старуха с ребенком – это ее мать и сын, тот самый, который не мог отвести взгляда от женщины, лежащей на земле.

Предложил ей поехать в больницу. Отказалась. Прошло уже много времени. Ливень почти кончился, и мне нужно было что-то делать дальше – запрашивать госпитализацию или заканчивать обслуживание. Женщина успокоилась. Я открыл дверь, и она ушла в сторону пятиэтажки неровной походкой под ослабевающим дождем.

Прибрался в салоне. Пересел в кабину. Отзвонился, и нам дали следующий вызов. Водитель ругался и предлагал расстреливать наркоманов и барыг. Всех подряд. Без суда и следствия. Я смотрел в запотевшее лобовое стекло. Правый дворник почти не работал. Как обычно.


Не хочу быть обузой

Бабушка восьмидесяти семи лет вкручивала лампочку в люстре. Оступилась и, не удержав равновесия, ударилась головой о спинку кровати. Повез ее в больницу зашивать. Спрашиваю, зачем полезла. Ответ: «Не хочу быть обузой».

Конечно, рано или поздно приходит время, когда тело не позволяет выполнять привычные действия и нужна посторонняя помощь. Грустно, когда ее нет. Или она приходит в таком виде, что лучше бы ее и не было.

Помню, приехал как-то к старушке, которая живет с дочерью, ее мужем и детьми в трехкомнатной квартире. Отдельная комната. Чисто все. Аккуратно. Бабушка сама чистенькая. Прохожу в комнату к ней. Сидит в платочке, в платье, одета уже, с сумочками. И в слезы: «Мне так плохо. Не могу тут больше находиться, сынок, отвези меня куда-нибудь!» И вдруг достает из наволочки триста рублей. Где-то так, я не считал и не брал эти деньги.

Пытаюсь понять, что и как. И найти хоть какой-нибудь предлог для госпитализации. Ничего. Никаких оснований. Можно придумать госпитализацию по социальным показаниям, но такое очень редко прокатывает и в данном случае маловероятно, так как все трезвые, все чисто.

Объясняю, что не могу везти ее просто так. Она плачет и встает на колени. Короче, везу в больницу с диагнозом холецистит. Объясняю ситуацию хирургу. Конечно, хирург шлет меня лесом. Иду к завотделением. Та говорит, что положит бабушку в коридор, но только на три дня. С чистой совестью уезжаю.

Проходит месяца полтора. Приезжаю на тот же адрес. Родственники говорят, что бабушке плохо. Не разговаривает. Не ходит уже два дня. Отвожу бабушку в неврологию. Там она через неделю умирает. Оказывается, после того, как ее выписали из больницы, она перестала принимать лекарства. И как результат – инсульт. Такое сознательное самоубийство, растянутое во времени.

Не знаю, что там и как. Родственники не показались мне упырями или маньяками. Но у этой старушки тоже была ключевая фраза: «Не хочу быть обузой».

Иногда такое бывает. Не часто, но бывает. Дедушка с повторным инфарктом, который умер в лифте, когда мы поднимались в кардиоблок, в машине мне говорил: «Таких, как я, надо сбрасывать в пропасть, как в Спарте». Это были его последние слова.


Рождество

Меня не покидает чувство праздника. Какого-то внутреннего, живого, родного и тихого. Порой я не понимаю, что с этим делать. Это чувство мало связано с календарем дат и событий, традиций и обычаев.

Странно, Рождество для меня всегда проходит менее значительно, чем Пасха. Хотя без рождения нет и воскресения. Я верю в чудо. Вообще допускаю, что может быть все, что угодно...

Сегодня ночью забирали с улицы с переохлаждением, отморожением кистей, внутричерепной гематомой мужчину шестидесяти двух лет. Пьяного. Мокрого. Выгнувшегося дугой: он пытался залезть на скамейку, но сил уже не было. И он просто лег спиной на скамью, а ногами уперся в скользкий асфальт и что-то мычал. Рядом стояли и наблюдали эту картину двое молодых людей. Это они вызвали «скорую»...

В машине, пока мы ехали в больницу, мужчина с огромной нежностью вспоминал свою дочь – Настюшку. Он был твердо уверен, что сейчас 1990-й, скоро Новый год и мы едем в больницу города Красноармейска, где ему обещали обследовать сердце… А ровно в полночь, еще до встречи с ним, мы въезжали в кардиореанимационное отделение одной из больниц, где в тишине на кроватях сидели старушки и смотрели на мигающие гирлянды, протянутые над входом в палаты. В тот момент не было никакого ощущения праздника. Как не было его и позже.

Только потом, когда я ехал домой по залитому солнцем проспекту, меня вдруг догнала волна чудесного настроения, которой очень хочется поделиться, но думаю, что выглядеть это будет довольно смешно...


Жизнь как путь

Нимврод, эфиоп, православный христианин, бездомный, выкинутый охранниками одного из торговых центров на улицу.

Конечно, Нимврод был пьян. Не очень. Слегка. Такая незначительная деталь к его облику. Пьяный эфиоп на снегу в прекрасных ботинках «Меррелл», теплой куртке, чистой рубашке и чистых носках. С разбитым об асфальт лицом. Он жалобно плачет, и его большой жирный живот трясется как студень.

Он рассказывал о своей дочери, которая учится в Торонто на архитектора, о том, что патриарх Алексий II – святой человек: он благословил Нимврода проповедовать. И Нимврод хочет вернуться в Эфиопию, уйти в коптский монастырь, там трудиться и говорить с людьми. Он плакал и просился в больницу Святителя Алексия. Но нам дали другую, и мы повезли туда плачущего Нимврода.

Я говорил с ним о любимых библейских историях. В Новом Завете ему нравятся послания Иоанна Богослова, слова «Бог там» – он указывает на заднюю дверь, «Бог там» – его толстый черный палец упирается в потолок, «Бог там» – он делает жест рукой, обводя все мироздание, приводят его в какое-то исступление. Он продолжает плакать и благодарить. Слюна смешивается со слезой.

Чтобы его отвлечь, расспрашиваю про Эфиопию, Аддис-Абебу, про пальмы и финики, про коптские храмы. Мы говорим о золоте храма Христа Спасителя, о патриархе Кирилле, о том, что нужно менять жизнь…

В больнице его узнали. И не были особенно рады. Оказывается, он там не первый раз. И даже не второй. Он говорил что-то про посольство, открытый билет, Шереметьево, но мне пришлось его покинуть. Оставить на носилках в белой смотровой комнате среди храпящих и хрипящих братьев – пьяных, битых, бездомных...

Нимврод, тот самый Нимврод, построивший Башню, теперь слоняется по московским улицам – как толстый больной слон, замерзший, пьяный и потерянный, облаянный быдловатыми охранниками торгового центра.


Потерянная старушка

Миловидная бабушка сидит в отделении милиции. Одна. На старом, обитом кожзаменителем диване годов 50-х. Диван стар, как и бабушка, как и здание, как и мир, в котором она живет. Сотрудники милиции стоят в стороне, разговаривая о своем. Изредка то один, то другой бросает в сторону дивана долгий изучающий взгляд. Старушка как будто чувствует, что на нее смотрят, и сразу поднимает голову. Одета она тепло, аккуратно, чисто. Под искусственной шубой – теплая овечья безрукавка. Вязаная шерстяная шапка, теплые брюки, ботинки. В кармане двадцать рублей, ключи. На брелоке ее имя и номер телефона.

Женщину нашли на смотровой площадке Воробьевых гор. Она не помнит ни кто она, ни как ее зовут, ни где живет, ни сколько ей лет, в общем, ничего. Что удалось выяснить из ее бессвязного рассказа, так это то, что работала начальником, жила хорошо, никто не обижал, не бил. Дочь у нее хорошая, сейчас 1930 год, страна – русская, город – Москва, ничего не болит, но что-то стало с головой...

По телефону, указанному на брелоке, никто не отвечал. Сегодня позвонил дочери – бабушку она нашла в больнице в Сокольниках через пару часов после того, как я передал ее психиатрам. Живет она на юге Москвы, и дочь не понимает, как она могла оказаться там, где ее нашли, – без денег, без проездного. Вышла погулять…


Куликовская битва

Каждое дежурство в выходные дни, а именно с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье, независимо от времени года, создается ощущение непрекращающейся битвы. Люди избивают и калечат друг друга всеми доступными средствами: от арматуры и бутылки до полотенца и пневмопистолета.

Ночью отвозили избитого наркомана в одну из центральных больниц. Картина, которая открылась нам при входе в приемное отделение, достойна кисти Верещагина. Весь коридор был завален телами, стенающими, окровавленными, спящими и неспящими, храпящими и сипящими, лежащими, сидящими, валяющимися вдоль стен.

Прямо перед дверью в кабинет нейрохирурга стоит каталка. К ней за правую руку пристегнут наручником пьяный мужчина, напротив него сидят сотрудники УФСИН и полицейский, которому гадает по руке какая-то бурятская женщина с перебинтованной головой. Мент, склонившись головой в серой фуражке к своей ладони, внимательно вслушивается в шепот монгольской колдуньи. Остальные сотрудники УФСИНа с изможденными лицами расположились на корточках вдоль стены – почему-то по росту. Тот, кого они охраняют, с запекшейся кровью на грязном отекшем лице пытается разобрать, где он, и мучительно всматривается открытым глазом – второй глаз залеплен пластырем – в шевелящиеся губы монгольской женщины.

Справа от двери сидят два ратника, один опирает опухшее лицо на опухшую разбитую руку, а второй привалился к его спине и вяло подергивает скрюченными ногами под лавкой. У первого ратника лицо фиолетового цвета, изо рта на пол свисает длинная вязкая нитка кровавой слюны. На полу уже небольшая лужа с отпечатанной в ней подошвой ботинка. Дальше по коридору – другие тела. Над этой массой возвышается перебинтованная рука, так и кажется, что рядом должно торчать сломанное древко копья. Несложно представить себе, что где-то на полу лежат кольчуга и окровавленный шлем, а под носилками валяются кистень и сломанный меч. Под наглухо перебинтованной головой мужчины в окровавленных бинтах лежит щит, а у девушки, сидящей рядом, с заклеенным глазом, которая что-то ищет в своем айфоне, за спиной лук и колчан со стрелами.

Наркоман, которого мы привезли, и его товарищ – единственные из пострадавших, кто может стоять на ногах без посторонней помощи. Если интересно, то на него напал какой-то дагестанец, выхватив из-за спины – оттуда, где ниндзя носят мечи, – обрезок арматурного прута и саданув им наркомана по башке. Что послужило причиной конфликта, сказать трудно. Но если спросить каждого из этих людей, как они здесь оказались, думаю, все начнется со слов: «Выпил водки-пива, и понеслось...» Кстати, заметил, что некоторые вообще не считают пиво за алкоголь…

Когда мы выходили из приемного отделения, было совсем светло. Следом за нами работники УФСИНа выводили под руки своего подопечного, пристегнутого к полицейскому в фуражке. Они подвели его к служебной «газели» и открыли боковую дверь. Дверь тут же отвалилась, придавив полицейского и пристегнутого к нему человека. Впятером они принялись чинить дверь, и пристегнутый тоже помогал – одной рукой. Потом они покурили и уехали.

Коллега, с которым мы работали той ночью, рассказывая водителю об увиденном, выразился лаконично: «Куликовское побоище!»

Куликовская битва. Москва. Россия. Везде. Всегда.


Всему свое время

Иногда меня посещают мысли, что в жизни нет никакого смысла, кроме как жить. И что после смерти ничего нет. Но я тут же начинаю сомневаться: вдруг все-таки что-то есть. Энергия ведь никуда не девается, так я понимаю?

Вчера я думал об этом, валяясь на носилках в «газели», и мы рубились по ТТК с сиреной, от которой башка у меня превратилась в квадратную банку. Лежал, думал и смотрел на гроздья московских оранжево-холодных фонарей, которые медленно проплывали за окнами на фоне фиолетового неба. Почти десять вечера, а Москва упорно и нудно стояла в пробке.

А время шло, шло и шло и обратно – это его основное свойство, в котором я с самого детства уверен, – не вернется, хотя повториться может. И со мной и с кем-то другим. Часы и время – вещи, никак между собой не связанные. В детстве я с ужасом и, конечно, восторгом замирал, когда рано утром бабушка вставала на стул и заводила большие часы, стоявшие на полке над ее кроватью. И очень боялся, что, если она их не заведет, может произойти что-то страшное. Но однажды она сказала, что ничего не случится. И вообще, время всегда можно узнать по телефону. Я был разочарован. Как же так?! И с тех пор часто набирал цифру 100 и слушал: точное время такое-то.

Всему свое время. И каждому достанется свое. В книге Экклезиаста об этом все уже давным-давно написано. Только каждому приходится пережить это опять-таки в свое время. Вот о чем я думал, болтаясь на носилках в салоне «газели».

А рядом сидел пациент – таджикский мальчик шестнадцати лет, абсолютно здоровый, но без родителей. В сопровождении сотрудника полиции мы везли его в больницу в соответствии с каким-то приказом. Я попросил у них разрешения полежать. Они были не против.


Память вещей

Ощущение, когда до конца смены остается пятнадцать минут и есть надежда, что уже никуда не поедешь, очень похоже на ощущение, что как будто вот-вот Новый год. Так же неизбежно, устало и здорово. И он обязательно придет, этот конец смены. И это хорошо, просто замечательно.

От непрерывного сидения в машине у меня стала болеть поясница, поэтому большую часть времени я провожу лежа на носилках. Либо сплю, либо смотрю в потолок или в окна задних дверей. И, как обычно, всякое думаю.

Например, думаю о том, что пластик, пеленки из ПВХ, сталь и ДСП не хранят в себе память о притрагивавшихся к ним людям. Салон санитарного транспорта неуютен и холоден. В нем нет тепла и покоя. Здесь не за что зацепиться воспоминаниям. В метафизическом плане салон «скорой» – место запредельно пустое. Особенно для человека постороннего, непричастного. А для меня это часть моей жизни, моего труда и место, где я могу отдохнуть во время дежурства.

Холодные носилки не хранят тепла, и приходится каждый раз согревать их заново. Двадцать минут назад на этих носилках хрипел и плакал полковник ГРУ с ножевым ранением шеи. Он очень хотел жить. Вчера он отмечал день рождения внучки и сегодня не сумел затормозиться. В результате познакомился с каким-то чуваком, от которого в итоге и получил удар ножом в шею.

Но есть вещи, которые память хранят. Старые вещи. Какие-то шкатулки, детские фотографии. Книги. Пейзажи... Все смешивается, становится неразборчивым, сумбурным...

Ванная комната. Чистая той чистотой, какую может поддерживать только старый человек. Раковина. Кусок мыла. Красная пластиковая полка под зеркалом. Пусто. Ни зубных щеток, ни стаканчиков, ни флакончиков, ничего, что может быть на полке в ванной. На пустой пластмассовой полке лежит упругий бело-зеленый тюбик с вазелином. Зачем? Забыл спросить.


Смерть как выбор

Какое-то внутреннее ощущение подсказывало, что бабушка не протянет и до утра. Что-то было в ее движениях, в испуганных глазах, в воспоминаниях, которыми она с нами делилась. В самой ситуации была какая-то завершенность, законченность, безвыходность. Она категорически уперлась: не поеду, и все. На фоне инфузии перлинганита боли ушли. Мы оставили актив на «скорую» через два часа.

Я надеялся, что эти два часа, проведенные в одиночестве, помогут ей что-то осознать. Почувствовать свою беспомощность, может быть, даже обреченность. И она испугается по-настоящему. Ведь инфаркта у нее на тот момент не было. А слова «ишемия», «нестабильная стенокардия», «предынфарктное состояние» не могли пробиться сквозь ее оболочку. Инфаркт был вопросом времени. И время было против нее. Времени оставалось в обрез.

Приехали еще раз через два часа. Снова уговаривали, капали перлинганит. Когда все аргументы были исчерпаны, все слова произнесены, я сказал ей: «Галина Ивановна, если вы не поедете в больницу, можете не дожить до утра».

Она делала вид, что не слышит. Все время твердила: «Я плохо слышу, говорите громче». И я почти прокричал ей эти слова еще раз в правое ухо. Она посмотрела на меня, помолчала немного и сказала: «Вы ведь меня полечили, мне теперь гораздо лучше. У меня бабушка умерла в девяносто восемь лет. И до самой смерти вязала такие красивые накомодники и накроватники. А умерла тихо, во сне. Вы меня полечили, и я тоже проживу долго. А в больницу я не поеду. Я там никому не нужна».

Больше мы ничего не могли поделать. Вчера пришел на дежурство. И врач, с которым мы были у старушки, сказал, что бабушку законстатировали до рассвета. Это был ее выбор.


Собака Гоблин

Я видел собаку по имени Гоблин. Веселый смешной маленький песик с нелепой мордой. Весь какой-то кривой и хрипящий. Его хозяйка с нестабильной стенокардией отказывалась ехать в больницу. Под морфином боли у нее купировались, и она надеялась, что теперь все пройдет. Основная причина, почему она не хотела ехать, – сын. Показала фотографию сына с женой. Девушка из Иванова. Моложе на пятнадцать лет.

На лице у нее словно написана ее судьба. Похожая на судьбу многих женщин в России. Пьяница-муж, в состоянии опьянения готовый выбросить ее с балкона, слюнявый, вонючий, с трясущимися руками, с безумными глазами и вздувшимися на шее венами. Такой родной и такой любимый. Если не убьет, то изобьет. Если не выкинет из окна, она убежит сама, взяв в охапку ребенка, и со страхом будет вспоминать, как все было. А может быть, она никуда не уйдет, взвалит на плечи и его, и ребенка и будет тянуть, впахивая на двух-трех работах, покупать сыну вещи, мужу носки и машину, а потом они бросят ее. Один уедет на дачу – бухать в покое и одиночестве. А сын станет бросаться на мать с ножом и грозить выкинуть ее собаку с девятого этажа. Именно так обстояли дела в истории с хозяйкой Гоблина. Смешного и веселого пса.


Ненависть

Мир удивителен. Особенно в предутренние часы, когда наступает момент между уходом ночи и рождением дня. Между вчера и сегодня, рассветом и тьмой. В это время можно стать свидетелем таинственных и странных вещей. Иногда даже страшных.

Вызов на одно из городских кладбищ. Зима. Минус пятнадцать. Ворота распахнуты настежь. Следы машин. Нас встречает испуганный сторож. Садится в салон, и мы плывем среди прямоугольных снежных холмов с торчащими крестами, занесенными снегом оградами и обелисками. Фары выхватывают из тьмы какие-то тени, деревья, могилы.

Вот машина полиции. Дальше идем пешком. Добиться от сторожа, что случилось, не получается. Он бормочет что-то и ругается матом, через слово повторяя: «Баба-сука-упырь».

Идем по вытоптанной в снегу тропинке. Это, видимо, новый участок кладбища. Могил тут не так много. И как-то сразу натыкаемся на сотрудников полиции, которые стоят и молча смотрят на женщину, сидящую у расковырянной могилы. А женщина кричит что-то гневное, хрипит, плюется, трясет руками и матерится. Из могилы торчит рука с отсутствующими пальцами. Крест на могиле повален. Простой деревянный крест. В снег втоптана фотография мужчины. На фото ему лет около пятидесяти. Взгляд его кажется испуганным и раздраженным. Рядом с фотографией – большой палец сине-черного цвета.

Женщина в шубе на голое тело, с безумными глазами. Шуба распахнута, видны ребра, отвисшие груди. На шее, словно крестик, на бельевой веревке болтаются клещи. Рядом валяется заступ со сломанной ручкой и саперная лопатка.

Глаза женщины – расширенные в темноте зрачки, взгляд, полный ненависти, ярости, страха. Пена в уголках рта. Кривые зубы, волоски на подбородке. Костлявые руки, пальцы с длинными грязными ногтями. Женщина мочится на снег, сидя на корточках. Полицейские стоят неподвижно, лучами фонариков выхватывая детали кошмара.

Пока ждали психиатров, удалось выяснить следующее. Женщина – соседка покойного. Насколько можно было понять из ее бессвязных выкриков, он чем-то ее обидел – то ли что-то не дал, то ли отнял, то ли залил водой, то ли еще что-то. И вдруг он умер. А она сошла с ума, потому что она его ненавидела, а его не стало. И тогда она решила прийти и выкопать его труп. Зачем? Чтобы отомстить. «Ничего, – хрипела она, – я ему и на том свете покоя не дам!»

Психиатр долго рассматривал ее голое тело в поисках повреждений. Но было сломано только два ногтя на правой руке. Видимо, повреждения у женщины были где-то глубоко внутри.


Пьяный араб

– Я не могу дышать! А потом могу. Мне плохо. Я умираю.

Три часа двадцать минут. Студенческое общежитие на Миклухо-Маклая. В тесной белой комнате, заваленной вещами, гаджетами, объедками – ни одной книги, – кровати лежит пьяный араб двадцати трех лет. Под левой ключицей – широкий шов.

– У него кардиостимулятор. – Это говорит его старший товарищ, тоже араб. – Помогите, ему плохо. Ему очень плохо.

Пьяный араб улыбается. У него красивые белые зубы, карие глаза с красными белками. Как у всех пьяных, которые сегодня были найдены нами в кустах в районе.

– Мне плохо, я умираю.

Пока снимаем кардиограмму, меряем давление, пульсоксиметрим это дело, выясняем, что он сдал выпускные экзамены за первый курс на юрфаке. Друзья позвали его на пикник в Битцевский лесопарк. И там он набухался водки. И теперь ему плохо.

– Минуту могу дышать, а потом не могу.

На ЭКГ нормальный синусовый ритм. Давление хорошее.

– Как же так, брат, разве ты не чувствуешь, как Аллах Всемогущий держит твое сердце в своих руках! Разве ты не знаешь, что совершаешь грех, оскверняя себя алкоголем!? Чему ты удивляешься?

– Мне можно, мне разрешили!

– Оставайся, брат. Аллах покажет тебе, что можно и как бывает потом.

Араб смеется и хватает меня за руку:

– Откуда ты знаешь?! Откуда ты знаешь про Аллаха?

– Шайтан сидит в тебе, брат, это он теребит твое сердце. Он трясет из тебя расплату, золото твоей жизни вытекает из тебя в этой белой комнате этой лунной июльской ночью. И ты не умрешь, пока не сядет батарейка в твоем кардиостимуляторе. Прощай.

– У меня умирает отец в Дубаи. Завтра надо лететь домой.

– Лети. И расскажи отцу, как Аллах Всемогущий покарал тебя за то, что кто-то разрешил тебе.

– Откуда ты знаешь про Аллаха?!

Я ничего про Аллаха не знаю. Но чувствую его присутствие в этой комнате, в глазах друзей страдающего пьяницы, в своей душе, в своем теле. В воздухе, в воде, в запахе кухни, в шуме лифта, в ожидающей нас на улице «газели», в водителе, его глазах, в пепле и дыме моих сигарет, в голосах корейцев на площадке перед закрытым кафе, в запахе мочи в кустах давно отцветшей сирени. Но я не читаю его знаков. Я хочу спать. И засыпаю на носилках.

Аллах Всемогущий беспомощно разводит руками. От его легкого вздоха колышется ночной липкий воздух, пропитанный запахом молодого асфальта. Колышется чуть-чуть, слегка.


Серая тетрадка Олимпиады Фроловны

Я знал одну женщину. Это было довольно давно. Ее звали Олимпиада Фроловна. Она болела сахарным диабетом, и у нее была сломана шейка бедра. Несколько лет она была прикована к постели. Вся ее жизнь свелась к тесному, запыленному пространству, в солнечную погоду залитому светом. Олимпиада Фроловна была удивительным человеком. И когда мы говорили с ней, в комнате переставало быть тесно. Точнее, комната сама по себе, ее размеры и теснота утрачивали значение. Воспоминания Олимпиады Фроловны делали тесноту незаметной.

Впервые я приехал к ней лечить повышенное давление. Как-то получилось, что она рассказала мне историю о находке в Туркмении кости динозавра, которая в итоге оказалась костью коровы, хотя о ней успели уже написать две диссертации. Не помню, зачем она рассказала эту историю своим звонким и молодым голосом. Возможно, чтобы рассмешить меня, видимо, я выглядел очень серьезно и имел важный вид.

Так получилось, что потом я приезжал к ней еще не раз. После смены или в выходной день, и мы подолгу разговаривали.

Олимпиада Фроловна была палеонтологом и много путешествовала. Ей было о чем рассказать. Она считала, что Бог был совсем юн, когда создавал Землю. Размеры динозавров тому подтверждение. Еще она часто говорила о смерти и серьезно к ней готовилась. У нее была большая тетрадка в клетку с пожелтевшими страницами, куда Олимпиада Фроловна записывала людей, которых когда-то могла обидеть или обидела. Там было множество имен. Иногда во время разговора она вдруг брала тетрадь и записывала имя человека, о котором вспомнила. Большинство имен не имело фамилий. Некоторые были с телефонными номерами. У некоторых значились адреса и почтовые индексы. Многие были обведены ручкой. Это значило, что человека найти не удалось или он уже умер. Где-то стояли плюсы, а таких имен было мало, и это значило, что с этим человеком Олимпиада Фроловна установила связь и попросила прощения.

Каждое утро она писала долгие письма, и несколько раз, уходя от нее, я заносил конверты на почту, в соседний дом. Адресатами были люди в Челябинске, Алма-Ате, Киеве, Брянске, Новосибирске, Тюмени.

Олимпиада Фроловна искренне верила, что надо попросить прощения у всех. И все время пыталась это сделать. Для меня это было удивительно. А когда я сам попытался вспомнить всех, кого обидел, мне стало страшно.

Мое знакомство с этой женщиной продлилось около года. Однажды, когда я приехал к ней в гости, дверь в квартиру, которая всегда была открыта, оказалась запертой. Я позвонил, и мне открыл карлик. Маленький человечек с большим носом и огромной плешивой головой. Он оказался дальним родственником Олимпиады Фроловны. Единственным наследником ее квартиры. Олимпиада Фроловна умерла, сказал он. Тогда я попросил его отдать мне старую тетрадь с именами. Но карлик закрыл дверь, и больше я никогда не был в этом доме.

Смерть Олимпиады Фроловны не стала для меня неожиданностью. Но я понял, что потерял близкого человека.

Некоторое время назад, на дежурстве, я заснул на носилках в салоне «скорой помощи». И мне приснилась старая серая тетрадь в клетку с пожелтевшими страницами. Открыв ее, я увидел, что она пуста. И я вспомнил эту странную женщину. В тот момент, когда я лежал на холодных носилках в салоне трясущейся «газели», передо мной стали появляться лица людей, имен которых я даже не знаю, людей, которых я видел всего лишь однажды. И мне показалось, что все эти люди стали частью меня самого. Сквозь усталость и забытье я почувствовал, что моя жизнь навсегда переплетена с их судьбами, и все мы близки друг другу, и каждый из нас заслуживает прощения и нуждается в нем.

пирамида,спасибо Вам огромное.@}-> - жизненное-просто и понятно.

Напишу свой очередной отзыв...

Трясет до сих пор...

Два часа назад мой сын подавился карамелькой... Начал задыхаться и кричал, что сильно болит горло... Вызвали " скорую", я как могла оказывала ему первую помощь... Поила водой, его рвало, но я заставляла его пить воду. Держали с мужем его чуть ли не вниз головой... При этом быстро одевались, так как не исключено было, что поедем в больницу.

"Скорая " ехала 25 минут, при этом я постоянно звонила и напоминала о вызове... *zlob* Кирилл был сильно напуган, постоянно плакал и говорил, что ему трудно дышать... А я по-прежнему поила его водой, его рвало липкой жидкостью... Может что- то и не правильно делала, но я была просто в шоковом состоянии...

В итоге, карамелька все-же провалилась в желудок, ДО приезда "скорой помощи" и я этому была безумно рада...

Приехала бригада, врач ребенка даже не осмотрел, просто дал выпить стакан воды, при этом "мудро" заметил, что ага, жидкость пить может, значит конфета провалилась куда надо, а вот если бы в легкие, то они бы приехать не успели, вызывов то много*zlob*

Я в шоке...

Мапаня, ваши чувства и состояния конечно можно понять! Очень сочувствую Вам, здоровья вашей детке! Но то, что сегодня творится с нашей медициной результат ее сознательного развала где-то в высших чинах, а врачи это всего-лишь пешки! У меня вчера друзья тоже ждали скорую 1,5-2 часа, в итоге плюнули поехали в больницу сами, выслушав там порядком! У нас в стране теперь так-"Спасение утопающих-дело рук самих утопающих, и увы и ах, это касается любой сферы!

pypsynchik, блин, согласна, но на вызовы к маленьким деткам они не должны, а просто обязаны нестись во весь опор!

Сына не ел практически ничего после этого, горло болит у него, видно сильно покорябал... Я ему лизобакт даю рассасывать, горло малинового цвета... А дядя доктор как-то даже не удосужился ему в глотку посмотреть, не до этого было ему видать... Вот и даю Кирке антисептик для рассасывания, потому как не знаю, чем ему еще состояние облегчить... Не доктор я...

Мапаня, в том, что не посмотрел конечно косяк огромный!

Galago, к нам дяденька приезжал как раз, в зал прошёл, остальные двое просто в дверях постояли...

Портреты России: Сергей, врач скорой помощи, иеродиакон




Сергей Валентинович Сеньчуков — врач-реаниматолог скорой помощи. Коренной москвич, в медицине с 1981 года. Был санитаром, фельдшером, потом стал врачом. Работал в реанимации — в детской, неврологической, инфекционной. Сейчас кроме основной работы является реаниматологом-консультантом хосписной паллиативной службы Марфо-Мариинской обители и служит иеродиаконом в одном из приходских храмов.

О реанимации

По специальности я — реаниматолог, но в Москве приходится ездить на самые разные вызовы, не только на такие, где есть угроза жизни. "Спасти жизнь" — слишком патетическое выражение. Спасает Господь, а мы — лечим, для этого у нас есть аппаратура, необходимые навыки.

О работе реаниматолога рассказывать... особенно нечего. Она очень интересна, но в чисто техническом, профессиональном плане. Истории все однотипные, например: зимой ехали мы на вызов, по пути увидели аварию. В одной машине был поддатый парень, он остался жив, а в другой — мама со взрослым сыном. Сын погиб, а маме мы оказали помощь. Пришлось долго ее извлекать из машины. Потом мы ее интубировали и повезли. Поставили капельницу, подобрали терапию, перевели на аппаратное дыхание, отвезли в стационар.

О мотоциклах

А страсти-мордасти для нас — рутина. Видел я тяжелые аварии, раздавленных машинами людей. Как-то двое пьяных ребят ехали на мотоцикле, водитель не справился с управлением, но остался жив, а пассажир попал между отбойниками, ему срезало пол-лица.

К мотоциклистам я плохо отношусь. Даже к медленным. Мотоцикл сам по себе — вещь травмоопасная. Я и к велосипедистам и скейтерам на проезжей части очень плохо отношусь, всему свое место.

Про скорость передвижения по Москве

Бригада, с которой я работал до последнего времени, считается самой быстрой в городе. Мы успеваем практически всегда. Для наших водителей не существует непроезжих дорог: дворами, по газонам, на двух колесах, как угодно — едут.

"Скорая" всегда ездит с мигалками. На мой взгляд, это разумно. Я слышал историю про пациента, которого не довезли до больницы, плакаты по этому поводу развешивали. Но все не так однозначно: не довезли — это не потому, что не пропустили. Это зависит от многих причин — и от состояния больного, и от квалификации бригады. К тому же не все от людей зависит, не стоит нас переоценивать. Вот доставили мы больного в стационар, а при перекладывании с каталки на каталку он умер. Это как считать — довезли?

В итоге нас все равно пропустят, хотят они того или нет. Вот стоит "скорая" в потоке. Мигает. Может быть, даже гудит. Никто ее не пропускает. Но мы все равно будем двигаться вперед. Будем гудеть, крякать, пугать, придвигаясь все ближе — водитель понимает, что его могут поцарапать, и пропускает.

Про Москву

Конечно, в Москве традиционно условия получше, чем во всей стране. В течение последних семи лет московские станции скорой помощи очень хорошо укомплектовали. И людьми, и медикаментами, и аппаратурой — отечественной, правда. В каждой машине имеется медицинская укладка, в которую входит несколько десятков необходимых препаратов. С обезболивающими тоже нормально. Если у онкологического больного кончился препарат, но у него есть документ из поликлиники, мы обезболиваем его наркотиком. Другое дело, что получение такой бумаги требует времени, у нас ведь все забюрократизировано, если у больного начались боли, а родственники не успели все оформить, могут быть проблемы. Тогда либо обезболиваем ненаркотическими анальгетиками, либо приходится созваниваться с администрацией и решать вопрос явочным порядком. Но больного в Москве обезболят обязательно.

Когда говорят, что на "скорой" не хватает машин и людей — это не про Москву. По крайней мере не про день сегодняшний. Это наш вчерашний и завтрашний день. Вчерашний — потому что в годы перестройки и позже приходилось работать именно в таком режиме. А завтрашний, потому что если все пойдет так, как сейчас, то в конечном итоге система медицины будет разрушена полностью. Люди разбегутся. Уже начинают.

Про врачей-гастарбайтеров

Сейчас около 80% врачей "скорой" — приезжие. Например, жители Смоленска или Ярославля. Они плохо адаптированы к городу. Для Москвы они чужие. Это не лимитчики советских времен, лимитчику важно было закрепиться в столице, большинство гастарбайтеров об этом не мечтают. Их задача — заработать, они свою работу воспринимают как временную и при этом держатся за свое место. Москвич себе другую работу найдет, приезжему — сложнее. И такой сотрудник очень боится что-нибудь нарушить. А поскольку приказы сплошь и рядом взаимоисключающие... Врач сейчас боится отступить от алгоритма, а лечение по алгоритму далеко не всегда помогает, или его бывает недостаточно. Для того, чтобы взять на себя ответственность, доктор должен обладать некоторой степенью свободы. Гастарбайтер полностью зависим от начальства. Он будет стараться всеми правдами и неправдами выбить свои полторы ставки. Кроме того, гастарбайтер не борется за свои права и мешает бороться за них коллегам.

Про такси

Говорят, что некоторые "скорые" возят людей по Москве за деньги с мигалкой. Государственная служба этим заниматься не будет. Наверное, такие услуги может предоставлять коммерческая "скорая", но для этого ей придется сильно рисковать репутацией. Не исключено, что таким извозом может заниматься левая контора, имеющая машину с раскраской. Чисто теоретически такое возможно, на практике — вряд ли. Но зерно правды в этом мифе есть, на "скорой" действительно существуют транспортные бригады, которые занимается перевозкой больных. Некоторые пациенты, например те, кто едет на гемодиализ, внешне выглядят здоровыми, идут на своих ногах. Люди видят, что соседа через день увозят на "скорой", а потом привозят обратно. Вот так и рождаются мифы. Но такая перевозка всегда может предъявить документы о том, кого и куда она везет.

Про лечение

Запомните: "скорая" — не лечит! Ни рецепта, ни больничного врач скорой помощи вам не выпишет, лечения не назначит. Не имеет права. Это очень важный момент, о котором нужно помнить. Детям "скорая" вызывается на температуру выше 39,5, боли в животе и травмы. Для всего остального существует детская неотложная помощь. А еще — не надо вызывать "скорую", когда можно сходить в поликлинику или вызывать участкового врача.

Она не "везет в больницу", а госпитализирует людей, которые нуждаются в экстренной помощи. Но при этом "скорая" — не медицинское такси. Если у вас днем заболела голова, то нужно не "скорую" вызывать, а идти в поликлинику по месту жительства.

На российскую "скорую" навешана куча функций, которые ей в других странах не свойственны. Поначалу скорая помощь оказывалась только на выезде, при чрезвычайных происшествиях. А для заболевших дома была служба неотложной помощи, которая работала только в своем районе. Доктор неотложки знал, что Иван Иваныч — сердечник, и к нему надо срочно, а Марья Петровна — ипохондрик, и к ней можно завтра. А в 70-е годы "скорую" с неотложкой объединили. Сейчас "скорая" обязана принимать все вызовы подряд, в результате реаниматолог приезжает померить кому-то давление. К сожалению, сейчас "скорая" не привязана к районам, выезжает та машина, которая свободна, а куда она поедет — неизвестно, может быть, очень далеко. А то, в какую больницу повезут, зависит от того, где есть места.

О странниках, бомжах и потеряшках

Случаи, когда бездомный нуждается в скорой медицинской помощи, бывают не так часто. Больной, как правило, не бывает бездомным, он либо быстро умирает, либо находит возможность лечиться.

"В подъезде лежит бомж, он плохо пахнет, заберите!" Сам-то он, как правило, не хочет, чтобы его куда-то "забирали". Этот контингент я изучил еще со времен работы санитаром. Бомжи делятся на три категории, и ни одна из них в скорой медицинской помощи не нуждается. Кстати, я их называю не бездомными, а бомжами, потому что бездомных среди них небольшое количество.

Первая категория — "потеряшки", люди с психическими отклонениями, оказавшиеся на улице — слабоумные бабушки и травматики с амнезией. Такого человека нужно поместить в соответствующее лечебное учреждение. Второй тип — бомж по обстоятельствам. Как правило, его история не про то, как черные риелторы лишили квартиры, таких случаев много было в 90-е, сейчас все проще: развелся, оставил квартиру жене и подался на заработки, запил, остался без документов. Такие люди нуждаются в социальной помощи, в том, чтобы их вырвали из этой среды и отправили работать, пока они не утратили человеческий облик. Это люди с определенными волевыми нарушениями, они плывут по течению. В большинстве своем они даже не алкоголики, но сами они себе помочь не могут. Этот вид прекрасно адаптируется в монастырях, они годами живут там, помогая по хозяйству. Становиться монахом такой человек, может быть, не собирается, монастырь для него — место, где его отмыли и кормят. А бывает, что такой бомж возвращается в социум, прибившись к какой-нибудь женщине. И третий тип — бомж настоящий. Это социальный паразит, которому просто нравится жить на улице, никакой другой жизни они не хотят. Кроме перечисленных, есть еще бродяги, странники, бичи, алкаши. На улице много людей толчется, но это не значит, что всех нужно засунуть в "скорую" и отвезти в больницу. Дело не в том, что "скорую" не нужно вызывать, а в том, что нужно понимать, зачем вы это делаете.

Про вызов "скорой"

Повод для вызова "скорой" может случиться когда угодно. Хотя есть, например, часы, характерные для инфаркта. Конечно, инфаркт может произойти и в другое время, но ближе к полночи и под утро их больше всего.

По поводу аппендицита человек, как правило, обращается не сразу, а спустя какое-то время, и чем он окажется терпеливее, тем сложнее медикам. Если у вас заболел живот, нужно оценить ситуацию, посмотреть, является ли эта боль необычной или такое уже было. Если болит слегка, нужно выбрать время и сходить в поликлинику. А если боль внезапная, непонятная, острая — нужно вызывать "скорую".

Не надо вызывать "скорую", когда нужна другая служба, например, полиция или спасатели. "Скорая" не поможет вам поднять бабушку, упавшую с кровати. Хотя бы потому, что доктор может оказаться хрупкой девочкой, и это ей будет не по силам. В лучшем случае она вызовет спасателей и будет долго их ждать, а в худшем — развернется и уедет. Кстати, если вы предполагаете, что больного понесут на носилках, подумайте, кто это будет делать. Единственный человек, который по инструкции обязан это делать — водитель. Лично у меня годы уже не те, таскаю только в самом крайнем случае, но я работаю в реанимационной бригаде, все фельдшера у меня — мужчины.

Не надо вызывать "скорую" к пьяному. Если некто спит в снегу, нужно попытаться его разбудить, посмотреть, что с ним и нуждается ли он в помощи. Человека нужно просто спросить: "Что с тобой?" Кстати, если вы вызывали кому-то "скорую", дождитесь, когда она приедет. А то приезжаем на пустое место: добрый самарянин ушел, а пьяный проснулся и ушел тоже. Не надо вызывать "скорую", если ты, проезжая мимо, увидел разбитую машину. Возможно, "скорая" там уже побывала. Если люди будут "включать голову", прежде чем вызвать нас, то и у врачей головной боли будет меньше.

Про топор и дырку в голове

Один больной три года ходил в шапке. Судя по тому, что он рассказал, сначала у него была меланома, он ее поцарапал, она нагноилась, и гнойник "съел" опухоль. Рана не заживала, и больной надел шапку. Через три года он из провинции приехал в гости к сестре в Москву. Она заметила, что брат заговаривается, и показала его врачу. К тому моменту в голове нашего пациента была уже дырка, но тем не менее его вылечили.

Коллеги рассказывали про мужика с топором в голове. Кухонный топорик прошел между полушарий, но человек находился в сознании, самостоятельно ходил, и даже неврологической симптоматики у него не было. Он выжил и выздоровел.

Был случай, когда доктор со "скорой" при социализме ездил лечить обезьяну в уголок Дурова. Обезьяна болеет, как человек, и это был официальный вызов, об этом на "скорой" до сих пор вспоминают. Сейчас к кошкам и собакам человеческую "скорую" уже не вызывают, раньше народ был потемнее — бывало.

Что меня потрясает? Наплевательское отношение к своим близким. Я имею в виду не тех людей, которые хотят, чтобы их родственники побыстрее умерли, а обычных, любящих людей. Видел я запущенных лежачих больных, вокруг которых прыгают все родственники, а больные умирают от истощения и пролежней, потому что их не кормят, не поят и не умеют за ними ухаживать. Одна пожилая женщина в течение нескольких месяцев постепенно ухудшалась в неврологическом плане, у нее нарастало угнетение сознания. Рядом с ней были взрослые сын и дочь, которые маму очень любили. Но невролог к ней пришел в тот момент, когда пациентка уже не вставала с кровати.

Про зеленых чертиков и Памелу Андерсон

Сейчас психиатрическую помощь оказывают только с согласия. Но это если больной не опасен. Условно говоря, если вы увидели, что ваш сосед-шизофреник идет по подъезду с окровавленной гантелей в руке, "скорая" не нужна, нужна полиция. Его увезут в отделение и уже туда вызовут психиатрическую "скорую". Или вы видите, что голый человек поет песню. Если он пьяный, то "скорая" не нужна, пусть проспится. А вот если трезвый, то без психиатрической не обойтись. Обо всех зеленых чертиках и прочих странностях нужно обязательно сказать при вызове диспетчеру, тогда к вам приедет именно психиатрическая бригада.

Как-то дают мне вызов: "Женщина задыхается", а в скобках уточнение — Памела Андерсон. При этом дело происходит на глухой окраине. Приезжаем. Выходит доктор: "Вы к Памеле Андерсон? Вот она". И показывает на вазу, стоящую на столе. Думаю: "Только этого не хватало, доктор на вызове свихнулся". А он говорит: "Нет, вы не поняли, это не я так считаю, а хозяйка квартиры". Хозяйка рассказала нам, что вышла на кухню, а там — Памела Андерсон и при ней телохранитель в форме ВМС США сидят и молчат.

Я немного послушал хозяйку и понял, что с ней все серьезно. На мои вопросы пациентка не отвечала, она была в своем мире, оставалось одно — встроиться в бред:

— Вы на каком языке с Памелой разговаривали?

— На русском!

— Они же иностранцы.

— Ой, я как-то не подумала...

Контакт был установлен, и вскоре мы договорились: я помогу уладить международный скандал, а больная — пообщается с психиатром.

Один раз госпитализировать пациентку помог кот. У больной был астматический статус, умирать она не умирала, но была очень тяжелая, однако в больницу она ехать не хотела. Когда пациентку почти удавалось уговорить, ее мама говорила: "У меня тоже астма — и ничего". Мы ей поставили капельницу. И тут пришел кот и прыгнул ко мне на колени. Больная удивилась, обычно котик к чужим не идет. Я сказал: "Видите, кот умнее вас, он мне доверяет". Пациентке не захотелось быть глупее кота, и она согласилась ехать в больницу.

Про гуманизм и эвтаназию

Приходится слышать: "Бабушка старенькая, в больницу ее не берут". Проблема госпитализации с возрастом не связана никак, существуют правила в Москве, в которых о возрасте пациента ничего не сказано. Это не системная проблема, а человеческая. К сожалению, мы не можем гарантировать, что на "скорой" работают только честные, порядочные и добрые люди. Везде есть люди, которые считают, что некоторым лучше не жить, а умереть. Эта проблема связана не со скорой помощью, а с этикой. На самом деле гуманизм — это плохое качество. Гуманист не воспринимает страдающего человека как полноценного, он исходит из понятия "качество жизни", и если качество жизни пациента ему кажется неудовлетворительным, он начинает чувствовать себя Богом.

Я таких людей называю "эвтатологи". В большинстве своем они очень хорошие.

Человек же страдает, его жалко. Жалко! Давайте сделаем так, чтобы он побыстрее умер. На чем построена логика эвтаназии? Мы будем общаться с больным, как со здоровым, расскажем, как ему будет тяжело, когда заболевание разовьется, и он сам примет решение умереть. Но на самом деле медицина сейчас на таком уровне, что большинство страданий можно облегчить. Когда человека обезболили, залечили ему пролежни и наладили питание, выясняется, что он очень хочет жить и с удовольствием проживет сколько получится.

Считается, что эвтаназии у нас нет. Но непредоставление аппарата ИВЛ — уже эвтаназия. Кстати, эта традиция идет от советской медицины, которая ориентировалась на сохранение трудоспособности. Больных после инфаркта выхаживали и возвращали в строй, а для послеинсультников не было ничего, такой человек уже не работник, зачем лечить? Система неврологической реанимации появилась только после перестройки. Больного нужно спасать до последнего в любом случае.

Один доктор научил меня хорошей фразе: "Больного не надо любить, его надо лечить". Если нужна операция, ну, скажем, фашисту, значит фашиста нужно оперировать. Можно застрелить фашиста как врага, но нельзя отказать ему в помощи. Либо убей как врага, либо лечи как больного. Но нельзя убивать больного.

Про церковное служение

Крестился я в 1987 году, я тогда учился в интернатуре после окончания института. Воцерковлялся на протяжении всей жизни, а в 2000 году, когда умерла моя супруга, я стал иеродиаконом. Иеродиакон — монашествующий диакон. Диакон — это низшая степень священства. Я участвую в богослужении и помогаю при совершении таинств. Настоящий монах должен отрешиться от мира, а я живу в Москве, служу в приходском храме, работаю на "скорой". Совмещаю я очень просто — служу, когда не работаю, работаю, когда не служу, тут как раз ничего сложного нет. Это моя жизнь. Священнослужителем я хотел стать довольно давно, и когда Господь привел, я с радостью пришел. Молюсь ли я за пациентов? Конечно. Правда, не всегда есть возможность молиться поименно за всех.

Продолжаю цикл откровений и " криков души" моих коллег. Все так, правда.

люди, это Вы НЕ сберегли


May 16th, 17:47

“Казалось бы, за столько лет работы можно ничему не удивляться - ни скудности оплаты, ни энтузиазму населения, ни зверствам начальства, ничему; ан нет - все равно, жизнь, как показывает статистика, гораздо богаче наших представлений о ней.
Вызов - "52 г., Ж, сердце", работаю самостоятельно и получаю его как человек, проработавший уже десятый год. Тем более, что анамнез именно этого сердца известен уже всей подстанции - затянувшийся климакс, любовь к бензодиазепинам и редкие монотопные экстрасистолы, иногда мелькающие на ЭКГ и преподносимые, как нечто жизнеугрожающее.
Еду, поднимаюсь на этаж. Неопрятная квартира, худощавая женщина, вытянувшаяся под одеялом, масса неприятных запахов, и выражение лица вызвавшей, словно под носом ей мазнули скипидаром.
- Вы какой именно врач?
- Я не врач, - не стал обманывать я. - Я фельдшер.
- Фельдшер?! - сказано было так, что я на миг устыдился этого звания. - Тогда какое право вы вообще имеете меня осматривать?
Пожимаю плечами:
- Дипломом государственного образца и многолетней работой данное. А что?
- Вы знаете, что у меня очень серьезное кардиологическое заболевание?! Вам слово "экстрасистолы" что-то говорит? Какую помощь вы мне можете оказать? Вы даже давление мне не померили!
- Да я, вообще-то, только вошел...
- Что это за безобразие такое? У вас там что, издеваются надо мной? Мне нужна кардиологическая бригада!
- А ее уже год как нет, - радую я подробностями онемевшую от такой наглости больную. - Расформировали.
- Тогда почему мне не прислали врача?
- А где их взять? Думаете, на "Скорую" толпы ломятся?
Дальше пошел долгий разговор ни о чем, который и закончился ничем - т.е. кардиограммой, тонометрией, феназепамом в мягкое место и долгими невнятными угрозами нашей службе за подобную неорганизованность.
Поразительно, честное слово. Милая женщина, откуда же взяться врачам? Тем паче - профильным специалистам, готовым, свесив язык, кинуться кивать в пять утра всем вашим капризам и по поводу каждого чиха устраивать консилиум? Они бегут из медицины, и со "Скорой" - в частности. Возьмите пример дикого Запада - там считается порочной практика доставки врача к пациенту. Врач - это первый после Бога, его голова должна быть забита лишь новыми методиками диагностики и терапии, новейшими разработками и схемами применения новейших же лекарственных средств, глубоким анализом каждого отдельного заболевания у каждого отдельно взятого больного. Но уж никак не должен этот человек, к интеллекту и умственному труду которого предъявляются такие высокие требования, бегать по пятым этажам, таскать носилки, выковыривать бомжей из канав и консультировать истеричек с вечно больными "сердцами" и "головами". Высокий умственный труд предполагает отсутствие низменного труда физического. Говорят, в Древнем Китае врач одной пальпацией пульса занимался несколько часов, вникая в нюансы его наполнения, напряжения, ритма, частоты... Откуда же вы возьмете специалиста, который то же самое вам предоставит, вкалывая при сем, как негр на плантации? А если еще врач гораздо сильнее, чем вашим здоровьем, озабочен мыслями, где бы перезанять, чтобы переотдать, чтобы не протянуть ноги...
Вы не сберегли поколение хороших врачей, люди. Вам его подарило время, как компенсацию за ошибки социалистического прошлого, одно из немного ценного, что вы могли иметь даром. Вы сгноили этот подарок - жалобами, кляузами, оскорблениями, недовольством, молчанием, равнодушием, ненавистью к тем, кто из последних сил, за нищенскую зарплату, имея огромные обязанности и не имея никаких прав, пытался бороться за ваше здоровье. А теперь это поколение, воспитанное в духе альтруизма, гуманизма и бессеребреничества, благополучно вымерло. Остались лишь крохи. Новые врачи уже не будут такими - они растут в другой эпохе, где в порядке вещей то, что человек человеку волк, что без денег нет работы, что если не ты - то тебя. И, как дети своей эпохи, они не смогут вести себя как то, уходящее во тьму поколение, которое вы добиваете.
Вы молчали, когда врачи жили на нищенскую зарплату.
Вы хором осуждали, когда врач, спасший тысячу, не спасал одного.
Вы доносили, когда врач, дошедший до нервного срыва, ругал вас за необоснованный вызов.
Вы не обращали внимания, что люди, спасающие ваши жизни, живут без социальных льгот, без привилегий, без достойного уважения к своему труду.
Вы предали врачей, люди.
Куда уходят врачи? Подальше от вас, верьте слову. Умирая в нищете, от инфарктов, инсультов и онкологии, забытые всеми спасенными и исцеленными, они уходят в лучший мир, где не будет таких, как вы».


(с) Артём Ижников, 2013 г.

ссылка

Отделение экстренной помощи разгрузит службу 03

В Новокузнецке в детской клинической больнице № 4 начало работать отделение экстренной помощи детям. Родители могут обращаться к медикам, не дожидаясь бригады скорой помощи.
В новом отделении будет оказываться экстренная и неотложная помощь детям до 18 лет при остро возникших заболеваниях и состояниях, сообщили в областной администрации.
Врачи готовы принять детей и подростков с кишечными инфекциями, болями в животе, обмороках, судорогах, ОРВИМ и других заболеваниях. Врачи отделения осмотрят больного ребенка, сделают необходимые анализы, воспользуются дополнительными методами исследования (для этих целей есть ЭКГ, рентгенография, УЗИ). При выявлении серьезного заболевания ребенок будет госпитализирован в стационар, в отделении есть палаты краткосрочного пребывания.
Обратиться за помощью в отделение экстренной помощи можно в любое время суток. С собой необходимо иметь только полис обязательного медицинского страхования.



Идея, кстати, очень здравая и своевременная. Надеюсь и в Кемерово скоро будет.

Думаю у нас не будет такого отделения. В Новокузнецке и медвытрезвитель есть,а у нас все на скорой висит.Но даже если и будет ,то особо не востребуется. Это же родителям нужно будет самим ребенка доставить в отделение.Для этого как минимум надо опку от дивана оторвать,куда проще набрать 03. Да и показания для такого отделения странные.Понятно еще при болях в животе и ОРВИ,но при обмороке и судорогах нельзя без скорой.
Что-то я совсем не оптимист сегодня :-/ .

Еляроль
Думаю у нас не будет такого отделения. :-/ .

Посмотрим. В Новокузнецке ведь не от хорошей жизни это отделение открыли, там со скорой намного хуже чем у нас. Так что мера вынужденная.

А смысл здравый. В странах с хорошей медициной принято больных привозить к врачу, а не наоборот. Да и смысла больше, можно и анализы сразу сделать, и рентрен, и понаблюдеть несколько часов за ребенком.

У меня подруга институтская в Израиле работает педиатром в таком нетложном отделении, работает он всегда, круглосуточно. И всегда все сами привозят детей. Скорая там только на травмы да на теракты приезжает.
А педиатр на дом не приходит НИКОГДА.
Если плановый осмотр, прививки, то приезжают к семейному врачу ( типа ОВП нашего), если заболел, то в неотложное отделение, а потом уже опять таки к семейному.
И лучшая медицина в мире, между прочим.

пирамида, .
А у нас разве не примут, если самим привезти в многопрофильную, например?

Птичка
пирамида, . А у нас разве не примут, если самим привезти в многопрофильную, например?

Примут, конечно, там педиатр круглосуточно. Но это не на потоке.
А так меняется сам принцип оказания помощи, диагностические и лечебные силы концентрируются в одном месте. Это удобнее и выгоднее. Но трубует от родителей некоторых усилий, и боюсь по-началу будет восприниматся с бойкотом.

я хочу сказать спасибо сотрудникам скорой! в декабре свалилась с крыльца 107 аптеки и сломала руку, после вызова приехали быстро, сразу осмотрели и в травмпункт. никаких задержек и проволочек. Врач или фельдшер (не знаю точно, от боли всю перекосило и не спросила) отнесся ко мне очень внимательно, огромное ему спасибо!!!!!

Птичка
пирамида, . А у нас разве не примут, если самим привезти в многопрофильную, например?

Примут, но по живой очереди, ездили в ЛОР отделение (заболели в субботу), с температурой под 40 с острым отитом сидели минут сорок, предложили проколоть - мы отказались, поехали домой пить антибиотики...

пирамида, понятно, хорошо бы такую службу нам!
Thaide, :-(
выздоравливайте

Свеженькие новости
ссылка

Еляроль
Свеженькие новости ссылка

Как вся эта алкашня достала, сил нет.